Помощь птицам Мальты Поставь свою подпись!

[Linda Alena]

В группе стрижеспасателей сегодня встретила о сборе подписей против нелегальной охоты на Мальте.

Подписали ВСЕ мне знакомые стрижеспасатели разных стран. И наши тоже отозвались сразу.

Птицелюбы поддержите и вы!

Подписей нужно много, http://www.avaaz.org/en/petition/Stop_i ... a/?kqlbhbb


Ситуация очень сложная на Мальте, защитники птиц борются уже давно,
выдержка из другой русскоязычной статьи:

Республика Мальта, которая состоит из нескольких густонаселенных скалистых островов, — самое враждебное для птиц место во всей Европе. Только зарегистрированных охотников на птиц здесь 12 000 человек (около трех процентов населения).

И многие из них считают своим исконным правом стрелять невзирая на время года и охранный статус в любую птицу, маршрут которой, к ее несчастью, лежит через Мальту.
Мальтийцы охотятся на золотистую щурку, удода, иволгу, буревестника, аиста и цаплю.

Они выстраиваются вдоль ограды международного аэропорта и упражняются в стрельбе по ласточкам. Они стреляют с крыш и на оживленных улицах. Они «косят» целые стаи осоедов во время перелета.

Убивают находящихся под угрозой исчезновения хищных птиц — таких, как малый подорлик и степной лунь, на защиту которых другие страны тратят огромные деньги.

Из редких птиц мальтийцы делают чучела, а других убитых пернатых просто бросают или прячут под камнями, чтобы скрыть следы преступления. Итальянцы, увидев перелетную птицу, у которой не хватает перьев на крыльях или на хвосте, говорят: «Мальтийское оперение».

[Галина]

Подписалась

[Marina]

Охота на птиц

Запреты не помогают: каждый год в Средиземноморье от рук охотников гибнут миллионы перелетных птиц

текст: Джонатан Франзен
фото: Даниэль Амман
ИСТОЧНИК

Юго-восточная оконечность Кипра очень популярна у туристов. На побережье много отелей, которые особенно полюбились отдыхающим из России, Германии и Англии. На пляжах у сверкающего синего моря — аккуратные ряды лежаков. Но те, кто проводит отпуск на Кипре, скорее всего, даже не подозревают, что ни в одной стране Евросоюза не истребляют птиц так интенсивно, как здесь.

Апрель 2010 года, кипрский курорт Протарас. Мы встречаемся с четырьмя членами «Комитета против убийства птиц» (CABS) — немецкой организации, которая регулярно организует в средиземноморских странах лагеря защитников пернатых. На Кипре разгар сезона охоты на певчих птиц приходится на осень, когда они останавливаются здесь во время перелета на юг.

Удастся ли нам увидеть, как тут уничтожают птиц? В первой же оливковой роще, примыкающей к оживленному шоссе, полно клейких прутьев, которые используют для их ловли. 70-сантиметровые палочки, на которые нанесен сливовый сироп, пристроены в кронах невысоких деревьев. Стоит птице сесть на такой прут, как она тут же прилипает к нему. Члены CABS под предводительством худощавого бородатого итальянца Андреа Рутильяно снимают с деревьев клейкие прутья, обваливают их в земле, чтобы нейтрализовать клей, и разламывают. К каждому из прутьев прилипли перья.

На лимонном дереве висит вниз головой самец мухоловки-белошейки. Его хвост, лапки и черно-белые крылья приклеились к пруту. Птица беспомощно трепыхается, вертя головой. Рутильяно снимает мухоловку на видеокамеру с разных ракурсов, а другой итальянский доброволец, Дино Менси, фотографирует птицу. «Такие снимки очень важны, — говорит рассудительный немец Алекс Хейд, ответственный секретарь СABS. — Сегодня войны выигрываются в прессе и на телевидении, а не на полях сражений».

Затем оба итальянца осторожно освобождают птичку из плена. Чтобы удалить клей, они опрыскивают ей перья разбавленным мыльным раствором. Когда некоторые из перьев выпадают, Рутильяно и Менси вздрагивают от испуга. Наконец Рутильяно бережно очищает от клея крошечные лапки. «Нужно удалить абсолютно весь клей, — объясняет он. — А то как-то раз я оставил на лапках чуточку клея, птица улетела и снова приклеилась. Пришлось лезть за ней на дерево». Рутильяно кладет мухоловку мне в ладони. Я раскрываю их, и птица, вспорхнув, улетает прочь.

Мимо с шумом проносятся машины, за рощей виднеется бахча с дынями, кругом стройплощадки и гостиничные корпуса. Крепко сбитый британец Дэвид Конлин, бывший военный, швыряет сломанные прутья в кусты: «С ума сойти! Эти ловушки здесь везде». Рутильяно и Менси тем временем спасают еще одну птицу — пеночку с желтым горлышком. Странно видеть так близко пташку, которую обычно можно разглядеть только в бинокль. Это в буквальном смысле слова приводит в чувство. Хочется обратиться к пеночке словами святого Франциска Ассизского, имевшего обыкновение разговаривать с попавшимися в силки птицами и зверями: «Как же ты позволила себя обмануть?»

Мы покидаем оливковую рощу. Рутильяно просит Хейда вывернуть наизнанку футболку с надписью CABS, чтобы он выглядел как обычный турист. На Кипре любая охота на певчих птиц запрещена с 1974 года, но трудно избавиться от ощущения, что активисты CABS очень рискуют. Все-таки они одеты во все черное и больше похожи на спецназовцев, чем на туристов. Какая-то киприотка — видимо, хозяйка участка — безучастно смотрит, как странно одетые туристы уходят по проселочной дороге. Потом мимо проезжает мужчина на пикапе. Команда CABS тут же быстрым шагом следует за ним: возможно, этот охотник торопится убрать клейкие палочки со своих деревьев, чтобы избежать разоблачения.

На участке владельца пикапа на шезлонги параллельно уложены две пары металлических труб длиной около шести метров. Такие «мини-фабрики» по производству клейких палочек позволяют пожилым людям неплохо зарабатывать. «Этот человек делает прутья на продажу, оставляя часть себе», — объясняет Рутильяно.

Он и его спутники без опаски осматриваются в курятнике и загонах для кроликов, находят несколько палочек и кладут их на трубы. Затем наша группа, одолев холм, спускается к саду. Землю здесь орошают с помощью поливочных шлангов. «Ужас какой!» — говорит по-итальянски Менси, указывая на клейкие палочки в кронах

[Marina]

Самка славки-черноголовки приклеилась к пруту не только обеими лапками и крыльями, но и клювом. Хвостового оперения у нее не осталось. Рутильяно очищает от клея клюв славки, и та сразу же начинает громко «возмущаться». Рутильяно дает ей несколько капель воды и опускает на землю. Но славка тут же падает, беспомощно хлопая крыльями. «Она так долго провисела приклеенной к палке, что мышцы лапок совсем ослабли, — говорит Рутильяно. — Мы оставим ее у себя на ночь. Рано утром она снова сможет летать».

Даже без хвоста?

«Конечно».

Итальянец осторожно берет птицу в руки и прячет ее во внешний карман рюкзака.

Славки-черноголовки обитают во всей Европе. На Кипре их называют амбелопулия. Эта птица считается местным деликатесом, что делает ее самой желанной добычей для охотников. Их жертвами становятся и другие славки, редкие сорокопуты, а также птицы покрупнее: кукушки, иволги и даже мелкие совы и соколы. Во второй роще мы находим в ловушках пять мухоловок-белошеек, домового воробья, серую мухоловку и еще трех славок-черноголовок. Освободив всех птиц, начинаем считать в роще клейкие палки: 59.

Чуть поодаль — еще одна роща, заросшая травой. Сквозь деревья можно разглядеть вывеску нового «Макдональдса» и море. А вот и очередной клейкий прут, на котором висит соловей. Птица полностью приклеилась к палке, у нее сломано крыло. «Перелом двух костей, это уже не вылечишь, — выносит вердикт Рутильяно, осторожно ощупав крыло соловья. — Увы, его придется умертвить».

Владелец ловушек уже забрал остальные клейкие прутья, а соловья, похоже, просто не заметил. Пока Хейд и Конлин спорят, стоит ли попытаться задержать охотника на следующее утро, когда он снова придет с клейкими прутьями, Рутильяно гладит соловья по голове.

«Какой же он красивый! — говорит он совсем как мальчишка. — Я не смогу его убить».

«И что ты предлагаешь с ним делать?» — спрашивает Хейд.

«Можем оставить его на земле, тогда он умрет сам».

«Печальная перспектива», — замечает Хейд.

Рутильяно опускает соловья на землю, и тот, юркнув, словно мышка, скрывается в кустах. «Через несколько часов ему станет лучше», — говорит он, сам в это не веря.

«Мне самому принять решение?» — спрашивает Хейд.

Рутильяно молча уходит.

«Где птица?» — поворачивается к нам Хейд.

Я показываю на куст. Хейд, присев на корточки, раздвигает куст, ловит соловья, осторожно зажимает его в кулаке и смотрит на меня и на Конлина.

«Согласны?» — спрашивает он по-немецки.

Мы киваем. Хейд одним движением сворачивает соловью шею.

Солнце в самом зените, небо от зноя кажется белым. Команда CABS ищет дорогу, по которой удобнее проникнуть в рощу. Трудно сказать, сколько уже прошло времени. Завидев в поле или на дороге местного жителя, все тут же пригибаются и прячутся за скалами или в кустах, чтобы никто не оповестил владельца этого земельного участка. Речь идет всего лишь о судьбе певчих птиц, однако в этой оглушающей тишине есть что-то тревожное.

Охотиться на птиц с помощью клейких прутьев на Кипре начали еще в XVI веке. Перелетные птицы всегда были важным источником белка для крестьян, и пожилые киприоты еще помнят, как матери посылали их в сад, чтобы «поймать еду». С некоторых пор амбелопулия стала ностальгическим деликатесом для состоятельных горожан. Банка с консервированным птичьим мясом считается отличным подарком, а в ресторанах по большим праздникам заказывают тарелку жареных амбелопулий. В середине 1990-х годов, через два десятилетия после введения полного запрета на охоту на птиц, на Кипре уничтожали около десяти миллионов в год. Чтобы выполнить заказы ресторанов, использовали не только клейкие прутья, но и большие сети

[Marina]

Правительство Кипра во время переговоров о вступлении в ЕС решительно взялось за охотников, и количество убитых пернатых снизилось приблизительно до одного миллиона. Но после того, как Кипр в 2004 году приняли в ЕС, в ресторанах снова стали предлагать амбелопулию, и мест, где отлавливают этих птиц, становится все больше. Кипрское охотничье лобби, представляющее интересы 50 000 человек, добивается смягчения антибраконьерских законов. Как показывают социологические опросы, большинство жителей острова осуждают охоту на птиц, но в то же время с удовольствием едят амбелопулию. Когда местная организация, занимающаяся охраной птиц, начала устраивать акции протеста в ресторанах, где подавали певчих птиц, отклики были весьма негативными. Газеты писали, например, о беременной женщине, у которой «выхватили из рук еду».

«Еда для киприотов — это святое, — говорит Мартин Хелликар, представитель кипрской организации «БердЛайф», которая протестует против убийства птиц не так радикально, как СABS. — Я не верю, что в стране кого-нибудь осудят за то, что он ест певчих птиц».

Хелликар целый день инспектировал места на юго-востоке острова, где на птиц охотятся с помощью сетей. Их можно найти в любой оливковой роще, однако самое излюбленное место отлова амбелопулий — акациевые плантации. Между длинными рядами акаций на земле уложены простые подстилки; растянутые на сотни метров тончайшие сети закреплены на шестах, которые для устойчивости втыкают в старые обода автомобильных колес и заливают бетоном.

По ночам охотники включают магнитофонные записи с птичьими голосами. Привлеченные этими звуками, перелетные птицы садятся на густые кроны деревьев. На рассвете браконьеры забрасывают их камнями, и те, взлетая, попадают в сети. Верная примета: если на обочине дороги возле акациевой рощи собрана куча камней, значит, тут охотятся на амбелопулий. Даже если какие-то из пойманных амбелопулий не годятся на продажу, их все равно не отпустят на волю — по здешним поверьям, птицы, которых освободили, разоряют все окрестности. Поэтому «некондиционный товар» убивают или оставляют в сетях, где пернатые и погибают. На хорошо оснащенных охотничьих «точках» за день отлавливают тысячу птиц, а то и больше. Это крайне выгодный бизнес: за одну амбелопулию можно выручить до пяти евро.

Хуже всего амбелопулиям приходится на британской военной базе в Декелии. Англичане, наверное, самые большие друзья птиц в Европе, но эта база, сдающая в аренду кипрским крестьянам обширные участки земли, находится в щекотливом положении. После того как военные недавно приняли решительные меры против браконьеров, разъяренные крестьяне разбили 22 щита с британской символикой.

Вне базы соблюдение законов осложняется политическими причинами. Браконьеры организуют ночные сторожевые посты и строят на своей территории небольшие сарайчики, где укрываются от экологов. Дело в том, что обыскивать «место жительства» браконьера можно только по официальному разрешению, а пока защитники птиц его получат, браконьеры успеют убрать свои сети и спрятать магнитофонные записи. Поскольку крупномасштабную браконьерскую деятельность контролируют криминальные группировки, защитники птиц остерегаются прямой кон-

фронтации с птицеловами. «Проблема в том, что никто — в том числе ни один политик — пока не заявил публично, что употреблять амбелопулию в пищу запрещено», — говорит директор «Сайпрус Гейм Фанд» Пантелис Хаджигеру. Более того, рекорд по поеданию амбелопулий (54 штуки за один присест) удерживает как раз один популярный политик из Северного Кипра.

«Идеально было бы найти известную личность, которая прилюдно объявит: я не ем амбелопулию, это неправильно, — считает директор организации «БердЛайф Сайпрус». — Но у нас здесь действует негласный закон: сор из дома выносить нельзя».

«Перед вступлением в ЕС браконьеры на время притихли, — рассказывает Хелликар. — А сейчас для молодых киприотов охота на амбелопулию стала своего рода национальным спортом, символом сопротивления Большому Брату — Европейскому союзу».

Со времен турецкого вторжения на северную часть острова в 1974 году «греческий» юг пережил значительный экономический подъем. Однако проблема объединения острова остается главной для киприотов.

[Marina]

«А все остальные проблемы замалчиваются, — говорит кипрский специалист по социальной антропологии Янис Пападакис. — Люди говорят: «Как вы смеете подавать на нас в Европейский суд из-за такой мелочи, как охота на птиц? Мы отдадим под суд Турцию!» У нас не было серьезных дебатов по поводу вступления в ЕС, потому что все надеялись, что присоединение к Евросоюзу автоматически решит и кипрскую проблему».

Важнейший инструмент, взятый на вооружение защитниками природы в странах Евросоюза, — директива по охране птиц, принятая в 1979 году. Она предписывает государствам — членам ЕС защищать всех европейских диких птиц и контролировать охоту на них, а также сохранять им достаточно жизненного пространства. После вступления в ЕС Кипр неоднократно получал предупреждения из-за нарушения этой директивы, однако никаких штрафов ни разу не последовало. Пока национальные законы об охране окружающей среды на бумаге соответствуют директиве, Брюссель обычно воздерживается от прямого вмешательства.

Правящая на Кипре коммунистическая партия настойчиво выступает за освоение частных земель. Министерство туризма планирует построить 14 новых площадок для гольфа (пока их на Кипре три), несмотря на то что остров располагает только ограниченными ресурсами пресной воды. Каждый землевладелец, к участку которого ведет дорога, может застроить его по своему усмотрению. В итоге четыре важнейшие заповедные зоны на юго-востоке Кипра, где теоретически действуют предписания ЕС, находятся в ужасающем состоянии. Например, большое пересохшее озеро рядом с городом Паралимни, где CABS сегодня как раз патрулирует местность, превратилось в нелегальное стрельбище и трассу для мотокросса. Огромный пыльный пустырь усыпан гильзами и строительным мусором.

Тем не менее птицы продолжают прилетать на Кипр. У них нет иного выбора.

На обратном пути останавливаемся полюбоваться черноголовой овсянкой, которая поет в ветвях кустарника. На какой-то миг напряжение спало, мы стали всего лишь наблюдателями, которые на разных языках восхищаются птичьим пением.

Рутильяно хочет до заката осмотреть еще один участок, где год назад браконьеры избили активиста — защитника птиц. Сворачиваем с главной дороги, но в этот момент навстречу нам выезжает красный пикап, водитель которого угрожающе проводит рукой по горлу. Двое пассажиров, высунувшись из окна, показывают нам средний палец.

Хейд, как и положено здравомыслящему немцу, тут же предлагает повернуть обратно, но остальные уверены, что люди из красного пикапа больше не появятся. На месте находим попавших в ловушки четырех мухоловок-белошеек и одну беспомощную пеночку-трещотку, которую я сажаю к себе в рюкзак. Затем мы уничтожаем все клейкие прутья. Хейд нервничает. Он считает, что нужно немедленно уезжать отсюда. Однако оба итальянца хотят проинспектировать еще одну рощу. «Да и что с нами может случиться?» — недоумевает Рутильяно.

В этот момент вновь появляется красный пикап. Машина резко тормозит поблизости, из нее выскакивают трое мужчин лет тридцати и бегут к нам, подбирая на бегу камни и швыряя их в нас. Я успеваю подумать, что от летящих камней вполне можно увернуться, но ошибаюсь: булыжники попадают в Конлина и Хейда. Рутильяно снимает все происходящее на видео, Менси щелкает затвором фотоаппарата, все наперебой кричат: «Снимай! Вызывай полицию! Какой у полиции номер, черт возьми?» Я беспокоюсь за птицу в моем рюкзаке и к тому же не хочу, чтобы меня причислили к активистам CABS, поэтому бегу вслед за Хейдом, который отступил за пригорок. Из-за этого не очень надежного укрытия мы наблюдаем, как двое молодчиков настигают Менси и пытаются отобрать у него фотоаппарат.

«Зачем фотографируете?!» — орут они, сбивая Менси с ног. Начинается драка. Мне ничего не видно. Позже я узнаю, что Менси били по лицу, ногам и ребрам. Видеокамеру разбили о валун, а фотоаппарат Дино разбили об его голову. Конлин не теряет самообладания, даже оказавшись в центре драки: он невозмутимо пытается дозвониться до полиции. Хейд тем временем продолжает отступать, мне это тоже кажется вполне разумным. Увидев, как он огляделся, побледнел и бросился бежать, я тоже поддаюсь панике.

[Marina]

Спасаясь от опасности, бежишь не так, как обычно. Перепрыгнув через каменную стену, я мчусь по полю, заросшему колючим кустарником. Споткнувшись, падаю в канаву, до крови поранив подбородок куском колючей проволоки. С меня хватит!

Хейд тем временем подбегает к какому-то пожилому мужчине, что-то говорит ему и несется дальше. Я тоже подхожу к этому человеку и пытаюсь объяснить ему ситуацию, но он говорит только по-гречески. В его взгляде обеспокоенность и недоверие, он зовет свою дочь, которая и объясняет мне по-английски, что я нахожусь на участке шефа районного отделения «Гринписа». Девушка дает мне выпить воды и угощает печеньем, а потом переводит мой рассказ своему отцу. Тот гневно произносит одно-единственное слово: «Варвары!»

Мы возвращаемся к машине. Небо заволокло грозовыми тучами. Менси ощупывает свои ребра и ссадины на руках. Фотоаппарат и рюкзак у него украли. Конлин демонстрирует разбитую видеокамеру. Рутильяно потерял очки и сильно хромает. «Я боялся, что что-то случится, но не думал, что все будет настолько плохо!» — признается он. Между тем прибывает вторая команда CABS. В их машине я нахожу пустую коробку, куда и пересаживаю пеночку из рюкзака. Она немного потрепана, но, учитывая обстоятельства, чувствует себя хорошо. Я очень рад ее спасению, но в этот момент на мой мобильный телефон приходит сообщение от знакомого киприота, с которым мы договорились поужинать на следующий день. Мы собираемся отведать… амбелопулию. Я внушаю себе, что нужно принять приглашение ради журналистского расследования. Но я не стану есть птиц. Правда, мне не совсем ясно, как этого можно избежать.

Каждой весной пять миллиардов пернатых летят из Африки в Европу и Азию, чтобы вывести там потомство. И каждый год люди целенаправленно убивают сотни миллионов птиц. Больше всего птиц истребляют над Средиземным морем. Траулеры с ультразвуковыми гидролокаторами уже опустошили тут море, а теперь с помощью электронных птиц-приманок из воздушного пространства Средиземноморья «выметают» перелетных птиц. Благодаря директиве о защите птиц, принятой в 1970-х, и другим предписаниям ситуация с теми видами птиц, которым грозит исчезновение, немного улучшилась. Однако запретам на охоту противятся во всем Средиземноморье.

На Кипре, например, недавно разрешили «для пробы» весеннюю охоту на перепелов и горлиц. Собственный весенний сезон охоты открыли в апреле 2010 года и мальтийцы. Пока европейцы считают себя первопроходцами в деле защиты окружающей среды и любят поучать США и Китай, количество многих видов европейских птиц (как перелетных, так и оседлых) в последние годы резко уменьшилось.

Не нужно быть орнитологом, чтобы понять, как тебе недостает крика кукушки, кружащего в небе чибиса или пения просянки. Мир птиц, и без того сузившийся из-за сокращения мест обитания и интенсивной сельскохозяйственной деятельности, находится на краю гибели по вине охотников и браконьеров. В Европе, вероятно, весна станет безмолвной гораздо раньше, чем в Америке.

Республика Мальта, которая состоит из нескольких густонаселенных скалистых островов, — самое враждебное для птиц место во всей Европе. Только зарегистрированных охотников на птиц здесь 12 000 человек (около трех процентов населения). И многие из них считают своим исконным правом стрелять невзирая на время года и охранный статус в любую птицу, маршрут которой, к ее несчастью, лежит через Мальту.

Мальтийцы охотятся на золотистую щурку, удода, иволгу, буревестника, аиста и цаплю. Они выстраиваются вдоль ограды международного аэропорта и упражняются в стрельбе по ласточкам. Они стреляют с крыш и на оживленных улицах. Они «косят» целые стаи осоедов во время перелета. Убивают находящихся под угрозой исчезновения хищных птиц — таких, как малый подорлик и степной лунь, на защиту которых другие страны тратят огромные деньги. Из редких птиц мальтийцы делают чучела, а других убитых пернатых просто бросают или прячут под камнями, чтобы скрыть следы преступления. Итальянцы, увидев перелетную птицу, у которой не хватает перьев на крыльях или на хвосте, говорят: «Мальтийское оперение».

[Marina]

Впрочем, и сама Италия для перелетных птиц — бесконечно длинный опасный коридор. Браконьеры в Брешии каждый год отлавливают около миллиона певчих птиц и продают их ресторанам, в меню которых значится «Полента с птичками». В лесах Сардинии полно проволочных силков, в болотистых районах Венето истребляют уток, а в Умбрии, на родине святого Франциска Ассизского, зарегистрированных охотников на душу населения больше, чем в других районах Италии. Тосканские охотники используют свою квоту на вальдшнепа, вяхиря и четыре вида певчих птиц (среди них певчий дрозд и полевой жаворонок), но на рассвете трудно отличить разрешенную добычу от запрещенной, не так ли?

Да и кто будет контролировать охоту на птиц? В Кампании есть чудесное место, где отдыхают перелетные водоплавающие и аистообразные птицы, — это поля, которые местный преступный синдикат «каморра» заводняет и сдает в аренду охотникам за 1000 евро в день. Торговцы певчими птицами из Брешии приезжают на рефрижераторах, собирая добычу мелких браконьеров; целые провинции Кампании заставлены ловушками для птиц с особенно красивыми голосами, и на нелегальных птичьих рынках зажиточные члены «каморры» платят за хороших певчих птиц большие деньги. В Калабрии и на Сицилии благодаря строгим мерам государства и надзору добровольцев весенняя охота на осоедов пошла на спад, но именно в Калабрии все еще много браконьеров, которые ничтоже сумняшеся стреляют по всему, что летает.

В одной из южных итальянских провинций я встречаю бывшего браконьера по имени Серджо. Он перестал браконьерствовать лишь в солидном возрасте, решив, что пора остепениться. И теперь рассказывает о «грехах молодости». По его словам, ночная охота была запрещена, но проблем не возникало, если в ней участвовали приходский священник и бригадир местных карабинеров. Бригадир брал на себя заботу о том, чтобы поблизости не было егеря. Однажды ночью, когда Серджо с бригадиром ехали на охоту, они увидели в свете фар сипуху, неподвижно сидевшую на земле. Полицейский предложил Серджо выстрелить в птицу, но тот отказался. Тогда бригадир подошел к сове сзади, ударил ее по голове лопатой и бросил птицу в багажник машины.

А сову-то зачем убивать?

«Потому что мы, в конце концов, ехали охотиться!» — говорит Серджо.

Но когда бригадир после ночной охоты открыл крышку багажника, чтобы сложить туда добычу, оттуда вылетела сова и вцепилась когтями в своего обидчика. «Он всего лишь оглушил ее», — объясняет Серджо и, изображая нападение совы, растопыривает руки и корчит гримасы.

Для Серджо незаконная охота была только источником пропитания. Он цитируют поговорку, которую с его родного диалекта можно перевести так: «Хочешь мяса птицы — ешь ворону, хочешь доброты — женись на старой женщине».

«Ворону хоть шесть дней вари, она все равно останется жесткой, — рассказывает Серджо. — Но бульон из нее очень даже неплох. Мне приходилось есть барсука и лисицу — я все ел». Единственная птица, которая пришлась итальянцу не по вкусу, — чайка. Даже осоед (раньше на юге Италии в любом доме можно было найти его чучело: местное название этой птицы — адорно, что означает «для украшения») весной подавался на стол как деликатес. Серджо охотно делится со мной рецептом фрикасе из этой птицы.

Птиц становится все меньше, и это очень огорчает итальянских охотников. Не нравятся им и государственные ограничения на охоту. Но они не унывают, ведь на охоту можно отправиться и в другие средиземноморские страны. В Кампании я общался с браконьером, который радовался предстоящей поездке в Албанию. Там за небольшую пошлину можно охотиться где угодно, сколько угодно и на кого угодно. Самые богатые итальянцы летят в Сибирь, чтобы стрелять в вальдшнепов на тяге, или в Египет, где, говорят, можно нанять полицейского, чтобы он собирал застреленную дичь. Причем в Египте убивают даже ибисов и уток, которым грозит вымирание, не зная никакой меры, просто жмут и жмут на спусковой крючок, пока не онемеют пальцы. В интернете есть фотографии туристов-охотников, позирующих на фоне целых гор из птичьих трупов.

[Marina]

И все-таки в Италии у защитников птиц появились хоть какие-то проблески надежды. Например, государство борется с браконьерами, которые охотятся на осоедов на Сицилии. С 1985 года государственная лесная полиция каждый год выделяет отряд, который патрулирует на вертолетах калабрийское побережье. Правда, в последнее время ситуация несколько ухудшилась. Из-за того, что численность команды в 2010 году была меньше, количество убитой дичи достигло 400 экземпляров — в два раза больше, чем в предыдущие годы. Тем не менее территория Сицилии в значительной мере свободна от браконьерства. Это — заслуга Анны Джордано, знаменитой защитницы природы.

В 1981 году Джордано, которой тогда было всего пятнадцать лет, начала наблюдать за бетонными укрытиями, из которых отстреливали тысячи хищных птиц, низко парящих над горами Мессины. В отличие от калабрийцев, которые осоедов едят, сицилийцы стреляли по ним не просто из азарта, а ради трофеев. Некоторые палили по всем пернатым, другие отстреливали только осоедов — если, конечно, не появлялись более привлекательные «мишени», например беркуты или другие редкие птицы.

Тогда Джордано бежала к ближайшей телефонной будке и звонила в лесную полицию. Ей разбивали автомобиль и угрожали расправой, но никто на нее, к счастью, ни разу не напал — наверное, потому, что она была совсем молоденькой девушкой.

Анне Джордано пришлось выслушать много непристойностей от мужчин-охотников, но она достойно отвечает обидчикам. В ее конторе можно увидеть плакат, обращенный к охотникам на птиц: «Твоя мужская сила? Мертвая птица!» (в Италии слово «птица» на сленге означает «пенис»). Джордано постоянно заставляла лесную полицию бороться с браконьерами, и вскоре о ней заговорили в прессе. Став известной, Анна обрела много добровольных помощников. Благодаря их усилиям в последние годы на Сицилии по редким птицам стреляют не чаще десяти раз в год.

«Поначалу мы даже боялись пользоваться биноклями для подсчета хищных птиц, — рассказывает Джордано, наблюдая с холма за пролетающим соколом. — Браконьеры стреляли в нашу сторону, когда засекали нас. Поэтому в наших старых отчетах о незаконной охоте то и дело значатся «неустановленные хищные птицы». А сегодня мы стоим средь бела дня на холме, наблюдаем за молодой самкой сокола — и не слышим ни одного выстрела».

Она продолжает: «Несколько лет назад приходит ко мне в офис один из самых злостных браконьеров, жестокий, глупый, вульгарный тип, который никогда не упускал шанса оскорбить нас. Сказал, что хочет поговорить со мной. «Вот как? Ну что ж, давайте поговорим», — отвечаю я. А он спрашивает, помню ли я, что говорила ему 25 лет назад. Я съязвила, что помню даже то, что говорила вчера. А он мне в ответ: «Вы говорили, что наступит день, когда я перестану стрелять в птиц, потому что я их люблю. Так вот, вы были правы. Раньше, выходя из дома с сыном, я его спрашивал, взял ли он с собой ружье. Теперь я его спрашиваю, захватил ли он бинокль». И тогда я дала ему, бывшему браконьеру, свой бинокль, чтобы он мог увидеть пролетающего осоеда!»

Просто поразительно, сколько энергии в этой миниатюрной женщине! Недавно Джордано обвинила администрацию региона в том, что оно никоим образом не регулирует строительство жилья в провинции Мессина. И будто ей мало других забот, она еще поддерживает станцию спасения диких животных. Накануне я побывал в итальянской ветеринарной клинике на территории бывшей психиатрической больницы в Неаполе и видел там подстреленного сокола, нескольких выздоравливающих хищных птиц и чайку с почерневшей от кислоты левой лапой. А сегодня смотрю, как Анна Джордано в своем офисе на холме за Мессиной кормит сырой индюшатиной маленького орла, ослепшего от огнестрельной раны.

Зажав лапы птицы одной рукой, она сажает его себе на колени. Хвостовые перья орла растрепаны, но он не сопротивляется, когда Анна раскрывает ему клюв и заталкивает туда мясо. Это орел, но я не могу назвать его орлом.

[Marina]

В заведении, где я встречаюсь со своим знакомым и его другом (назовем их Такис и Деметриос), амбелопулию подают в маленьком отдель­ном кабинете. Во всех кипрских ресторанах, предлагающих блюда из амбелопулии, лакомиться этим деликатесом принято вдали от посторонних глаз. Мы садимся за стол с национальными блюдами: жареный сыр, каперсы, дикая спаржа, яйца с грибами, колбаски, кускус. Хозяин приносит трех жареных певчих дроздов, которых мы не заказывали, и остается стоять у стола, словно желая удостовериться, что я тоже съем свою порцию.

Я подумал о святом Франциске, который раз в году, в Рождество, забывал о своей любви к животным и ел мясо. Я подумал о мальчике Вуди, который во время похода, куда мы ходили подростками, предложил мне кусок жареной малиновки. Я подумал об известном итальянском защитнике природы, который признался мне, что певчие дрозды «довольно хороши» на вкус.

Это правда. Мясо оказывается очень ароматным, да и дрозд намного крупнее амбелопулии, так что я смог убедить себя в том, что это совершенно нормальное блюдо, а сам я — совершенно нормальный потребитель. Когда хозяин уходит, я спрашиваю Такиса и Деметриоса, что это за люди, которые обожают амбелопулию.

«Это та же самая публика, которая ходит в стриптиз-бары с услужливыми девушками из Восточной Европы. Люди, не отличающиеся высокими моральными принципами. То есть, называя вещи своими именами, большинство киприотов, — говорит Деметриос. — Туристы, приезжающие к нам, думают, что они в Европе, потому что наша страна входит в Евросоюз. На самом деле, Кипр — ближневосточная страна, лишь по воле случая оказавшаяся в составе Европы».

Накануне вечером я дал показания в полицейском участке Паралимни. Молодому инспектору, вероятно, хотелось бы, чтобы я заявил, будто напавшие на нас молодчики просто не хотели, чтобы их фотографировали и снимали на видео. «Для местных жителей охота на птиц — старинная традиция, которую нельзя отменить так сразу, — сказал мне полицейский на прощание. — С ними нужно беседовать и объяснять им, что это неправильно. И это принесет гораздо больше пользы, чем агрессивная деятельность активистов CABS».

Возможно, он и прав, но подобные просьбы о снисходительности и терпимости я слышу во всех странах Средиземноморья. Мне это всякий раз напоминает об основном принципе современного общества потребления: подождите, пока мы все используем, а потом вы, защитники природы, можете получить то, что останется.

В ожидании дюжины птиц мы обсуждаем, кто их станет есть.

«Может быть, я съем кусочек», — говорю я.

«А мне они вообще не нравятся», — признается Такис.

«Мне тоже», — говорит Деметриос.

«Ну, хорошо. Как насчет того, чтобы две амбелопулии — мне, а вам по пять?» — предлагаю я. Они качают головой. В следующее мгновение подходит хозяин с тарелкой. Амбелопулии похожи на дюжину серо-желтых кучек экскрементов. «Вы здесь — первый американец, — сообщает мне хозяин. — У меня уже побывало много русских, но американцев еще не было».

Я кладу на тарелку одну амбелопулию. Хозяин уверяет, что съесть одну такую птицу все равно что выпить две таблетки виагры. Когда мы снова остаемся за столом одни, я стараюсь сузить свое поле зрения до нескольких сантиметров, как в школе на уроке биологии, когда нужно было препарировать лягушку. Я заставил себя съесть грудку амбелопулии размером с миндаль — собственно, только грудку и можно назвать мясом амбелопулии. Все остальное — жирные хрящики, потроха и крошечные косточки. Не могу сказать с уверенностью, действительно ли у амбелопулии горький привкус или это всего лишь мои эмоции.

Такис и Деметриос незамедлительно принимаются за свои порции, складывая на тарелку чисто обглоданные кости. Амбелопулия, оказывается, намного вкуснее, чем им помнится из детства. Я съедаю вторую птицу и понимаю, что мне плохо. Оставшиеся две амбелопулии я заворачиваю в салфетку и прячу в карман. Снова приходит хозяин ресторана и спрашивает, понравилось ли нам блюдо.

«М-м-м!» — говорю я.

«Если бы вы не заказали амбелопулий, — говорит хозяин с легким сожалением, — вам бы наверняка понравился ягненок».

[Marina]

Я ему ничего не отвечаю. Хозяин, решив, что мне понравилась птица, откровенничает: «Современная молодежь больше не ест этих птиц. Раньше амбелопулий ели с самого детства и привыкали к их вкусу. Мой младший сын может съесть десять штук за один присест».

Такис и Деметриос обмениваются скептическими взглядами.

«Этот запрет — безобразие! — продолжает возмущаться хозяин ресторана. — Блюда из амбелопулии были приманкой для туристов. А теперь ловлю птиц приравняли чуть ли не к торговле наркотиками. Мне приходится платить 60 евро за дюжину амбелопулий. Эти чертовы иностранцы уничтожают сети. Охота на птиц была для местных одной из немногих возможностей неплохо заработать».

Я выхожу из ресторана и иду

к дальнему краю парковки. Вблизи кустарника, где однажды слышал пение амбелопулии, выкапываю ямку. Мир кажется каким-то бессмысленным. Развернув салфетку, я опускаю несъеденных амбелопулий в ямку и присыпаю их землей.

Синева Средиземного моря потеряла для меня свою красоту. Прозрачность воды, которую так ценят отдыхающие, — это прозрачность стерильного бассейна. На побережье птиц почти не видно, и море скоро тоже совсем опустеет. Рыба, которую едят в Европе, нелегально добывается у берегов Западной Африки. И ни у кого не возникает никаких вопросов. Я смотрю на эту синеву и вижу не море, а всего лишь красивую открытку.

И все же это — средиземноморское побережье Италии, подарившей миру великого поэта Овидия, который в своих «Метаморфозах» осуждал поедание животных; вегетарианца Леонардо да Винчи, который был уверен, что жизнь животного когда-нибудь будет цениться так же высоко, как жизнь человека; и святого Франциска, который просил императора в Рождество рассыпать по дорогам зерно, чтобы и хохлатым жаворонкам досталось немного еды.

Своих последователей Франциск призывал брать пример с жаворонков, чье бурое оперение и хохолки напоминали ему коричневые рясы младших братьев-капуцинов. Легкие как воздух, жаворонки ничего не имеют, довольствуются малым количеством еды и все время поют.

Однажды где-то в Умбрии Франциск проповедовал на обочине дороги птицам, которые собрались вокруг него и внимательно слушали. В другой раз, когда он хотел обратиться с проповедью к людям, стая ласточек сильно расшумелась, и Франциск крикнул им: «Сестры мои, вы высказали свое мнение, теперь умолкните, чтобы и я мог что-то сказать». Легенда гласит, что ласточки тут же притихли.

Я отправляюсь к тому самому месту «птичьей проповеди» вместе с францисканцем Гульельмо Спирито. «Еще ребенком я знал, — рассказывает он, — что стану францисканцем. Меня восхищало именно отношение святого Франциска к животным. Он учил, что единение с природой не только достойно того, чтобы к нему стремиться, — оно достижимо. Франциск — пример вновь обретенной цельности и того, что эта цельность возможна».

Маленький киот, напоминающий о птичьей проповеди, находится на оживленной улице напротив бензоколонки. Лишь изредка сквозь шум транспорта можно расслышать карканье ворон и щебетанье синиц. Цельностью здесь и не пахнет.

Однако в Ассизи Гульельмо показывает мне два других места, где ощущаешь больше умиротворенности. Вот «Святая хижина», скромная каменная постройка, в которой Франциск со сподвижниками жил в добровольной нищете. Здесь он написал первый устав своего ордена. А вот базилика Санта-Мария-дельи-Анджели, перед которой в ночь, когда умирал Франциск, якобы пели жаворонки. Оба строения сейчас находятся внутри больших и гораздо более нарядных церквей. Один из архитекторов, прагматичный итальянец, считал, что посреди «Святой хижины» следует поставить массивную мраморную колонну. Святой Франциск, как никто другой со времен Иисуса, строго следовал христианскому учению. Он, которому не пришлось нести бремя мессии, включил в свое Евангелие все сотворенное. Если птицы и выживут в современной Европе, то, как мне кажется, им придется повторить судьбу этих старинных францисканских хижин — укрыться в вычурном и могущественном храме, став почитаемым исключением из правил.

[птичка]

никогда об этом не слышала....подписала

[Linda Alena]

Всё это так, в реальности хуже и страшней. Мальта, Франция, Италия, Германия, Кипр, Испания..
Ещё информация и потверждения http://www.komitee.de/en/homepage
крепкие нервы - смотрите видео

[Ирина]

Линда, у всех уродов хватает ((( вы не одиноки. Подписала. Интересно голоса россиян им важны?

[Linda Alena]

Важны все голоса!
И нужно много - 300,000, а это почти население Мальты.
Уродов да везде, смотришь цифры и становится плохо
http://www.komitee.de/en/projects/hunti ... cs-country

http://www.komitee.de/en/projects/hunting-bags
Europe's hunters kill 102 million birds annually
The most significant result of this detailed study is that Europe's hunters officially shoot more than 102 million birds each year – laid beak to tail the total bag would circle the planet! The transport of these serried ranks of game, with a total weight of some 66,000 metric tons, would require the load capacity of almost 7,000 normal trucks. Of all 27 countries studied, France heads the list of bird slaughterers with some 25 million birds shot annually, followed by the UK (22 million) and Italy (17 million). Germany lands just outside the 'medals' with 6th place and 2.3 million shot birds.